Некогда в царстве восточном цвела
Юная дева, резва, весела,
Краше всех сверстниц красою лица,
Радость и гордость вельможи-отца.
Только, знать, сердцу не писан закон:
В дочь властелина безродный влюблен;
Дева любовью ответной горит;
«Он — мой избранник», — отцу говорит, —
«Он, не другой —
Суженый мой».
Крикнул вельможа: «Тому не бывать!
Легче мне в землю тебя закопать!
Нищего зятем назвать не хочу;
В крепкую башню тебя заточу».
Камень, скала он… Чтó страсти скала?
Юноше дева тем боле мила.
Нежностью пылкой невеста горит;
«Он — мой желанный», — отцу говорит, —
«Он, не другой —
Суженый мой».
Деспот угрюмей, чем хмурая ночь;
В тесную башню сажает он дочь:
«С милым в разлуке, вдали от людей,
Блажь с нее схлынет. Остынет он к ней»…
Нет для любови ни стен, ни замка;
Лишь распаляет желанье тоска.
Страстию дева в затворе горит;
«Он — мой любовник», — отцу говорит, —
«Он, не другой —
Суженый мой».
Дух самовластный осéтила тьма;
Сводит гордыня владыку с ума:
Башню, где клад свой ревниво берег,
Мстящей рукою безумец поджег…
Чтó для любови, что жарче тюрьма?
Ярым пожаром пылает сама!
Узница в душной темнице горит,
Клятвы обета, сгорая, творит:
«Он, не другой —
Суженый мой!..»
Грозная башня сгорела дотла;
В пепел истлела, чтó прежде цвела.
Только — о, чуда безвестного дар! —
Сердца живого не тронул пожар…
Стелется горький с пожарища дым;
Юноша плачет над пеплом седым.
Плакал он долго; застыла печаль;
В путь поманила далекая даль…
Бродит он, сир;
Пуст ему мир.
Нежная тайна! Под хладной золой
Чтó содрогнется, — не сердце ль, — порой?
Жаркое сердце в огне спасено;
Только под пеплом сокрыто оно.
Сердца живого из дремлющих сил, —
Словно из корня, что ключ оросил
Слез изобильных, — в таинственный срок
Вырос прекрасный и легкий цветок:
Огненный мак;
Глубь его — мрак.
По чужедальным блуждает краям
Юноша, цели не ведая сам,
Вкруг озираясь, — любимая где?
Милой не видит нигде, и нигде!
В грезах о нежной склоняет главу;
Но безнадежность одна наяву.
Верной любови и смерть не конец;
Чувства не гасит небесный венец.
В оный предел
Вздох долетел…
Стон долетел к ней, и тронул ее:
Тень покидает жилище свое,
К милому сходит, тоскуя, во сне,
Благоуханной подобна весне.
Молвит: «Внемли, мой печальник, завет!
Вырос над пеплом моим алоцвет.
Девы сожженной он сердце таит,
Жизнью моею тебя упоит.
В соке огня
Выпей меня!
Неги медвяной, разымчивых чар
Хмель чудотворный, целительный дар
Выжми и выпей пчелой из цветка:
Черная душу покинет тоска.
Так ты спасешься, избудешь печаль.
Смоет земное волшебная даль;
Не увядают ее красоты;
Мир и блаженство изведаешь ты —
В тонкой дали́
Лучшей земли!..»
Нежная тайна, ты сердцу мила!
Стала скитальца душа весела.
Соком заветным навек опьянен,
Волен, беспечен и мужествен он.
В смене вседневной воскреснет тоска, —
Радость за нею, как рай, глубока.
Прежнее бремя его не долит,
Прежнее пламя его не палит. —
В тонкой дали́
Лучшей земли.
|