|
Пролог
Сидя на лучах луны,
Пэри легкие, как сны,
Реют в облаке весны.
Неге ветерка послушный,
Над горой их рой воздушный
Вьется сонмом горных душ.
Плач творить слетелись пэри
О любови, о потере
Усладительной Ануш:
«Из семи ключей в бадьи
Зачерпала ты струи».
«От семи цветных кустов
Набирала ты цветов».
«Над цветами, над водой
Чаровала под звездой:
„В воду, лучик, заронись!
Сердцу, счастье, улыбнись!“ —
«Горе, горе! В краткий срок
Вешний твой увял цветок».
«Где лазурь твоих очей?
Чарование лучей?»
«Плачьте, сонмы горных душ,
Над любовником Ануш!..»
Цветы, рассыпаны пестро
По склону гор, вздыхали,
В живое вотканы сребро…
«Нам жаль Ануш! Нам жаль Саро́!» —
Шепча, благоухали.
Пылали томно их сердца;
Мерцали лепестки венца
Росинками печали…
Сонм воздушный легких душ,
До зари творили пэри
О любови, о потере
Усладительной Ануш
Плач подлунный, плач певучий;
Но, лишь солнца брызнул луч,
Скрылись — в дымный горный ключ,
Что с уступа бьет, гремучий,
Низвергаясь на уступ, —
В темнолистный старый дуб, —
Под увей цветочных куп.
Песнь первая
I
Зовет бессонная тоска
На староселье земляка.
Лечу мечтой ширококрылой
В предел, очам и сердцу милый,
Где ждут меня мои домой,
Когда близ очага зимой
Дружней теснится сход вечерний
И мысль вникает суеверней
В родную быль, — как на Лори́
Живали встарь богатыри.
Лори́! Обстал твои долины
Гор баснословный хоровод:
Чредою буйственной высот
Окаменели исполины.
Похитив Арагаза дочь,
Поло́н отпраздновали дэвы —
Дэв-Аль, Дэв-Бэт, другие Дэвы —
И в брачную застыли ночь.
II
Привет вам, старые знакомцы,
Леса, крутых стремнин питомцы!
Вам, пастбища!.. О, счастье дней
Былых! О, сонм былых теней!
Исчезли вы, как вёсен нега,
Рядившая в роскошный цвет
Сухие пажити! Вас нет,
Как ризы прошлогодней снега!..
Виденья первых лет, зову,
Скиталец, вас душою сирой:
Живите вы, коль я живу,
Коль оживить вас властен лирой!
Приснись, былое, наяву!
Дыши, красуйся, в плоть одето!
Стань осязательным! Поэта
Мольбам откликнись!.. Я зову!
III
Из мшистых сводчатых громад
И густолиственных прохлад
Волшебно воскресает эхо
Звонкоголосое игры
И переливчатого смеха
Моей младенческой поры…
Яйла мне снится, — гул становий, —
Дымок над шалашом… Встает
Пред солнцем облако с низовий…
В росе луга… Пастух поет:
IV
«Девушка, прячься в шатер кочевой:
Выйдешь, — увижу, — и сам я не свой!
Стал я ашугом, — утратил покой.
Петь мне отрада:
В ущельях брожу;
Овчего стада
Не сторожу.
Сердце мне взором — аман — ты зажгла;
Резвые ноги косой оплела.
Сердце не стерпит: задремлет яйла, —
Выхвачу силой
Добычу — и в глушь
Горную с милой
Сокроюсь Ануш.
Ежели честью отец твой и мать
Не согласятся тебя мне отдать, —
Кровь я пролью!.. Заодно пропадать
Мне из-за черных,
Что море, очей, —
Дуг непокорных —
Гордых бровей!..»
V
Саро́ над пастбищем поет, —
Ануш не усидеть в палатке.
«Мать, слышишь? Кто-то нас зовет»…
«Оставь, Ануш, свои повадки!
Шататься девке за шатром,
По сторонам глазеть не гоже.
Пройдет — оборони нас, Боже! —
Молва худая: стыд, сором!..»
«Глянь, матушка, — по косогору
Какой зазеленел щавель!
Пойти б, нарвать пучок… Да в пору
И джан-гюлюм бы петь…» — «Тебе ль,
Ануш, вести себя, как дети?
Ведь ты невеста на примете,
А ищешь с молодцами встреч!
Должна ты честь свою беречь…»
«Ох, тяжко! Сердце то встомится,
Как будто подошла беда,
То вдруг замечется, как птица, —
Так и летело б, — а куда?..
Скажи, родная, — что со мною?
Напасть? Предчувствие ль кручин?..
Возьму-ка на плечо кувшин:
Подруги сходят за водою».
VI
Девы с песнею в долины
Сходят к звонкому ключу,
На плече несут кувшины,
Бьют друг-дружку по плечу.
Песня
Ключ из облака струится
В бурно-пенистой игре;
Добрый молодец крушится,
Плачет, сидя на горе.
Льетесь вы, живые воды,
С гор ли, с неба ль самого
В степь, в раздолия свободы:
Напоили ль вы его?
Охладили ль, окропили ль
Грудь палимую ему?
Жар бессонный усыпили ль?
Понавеяли ль дрему?
Яр, измаян жаждой жадной,
Брегом шумных вод ходил;
Мук любви струей прохладной
Огневых не остудил.
Ключ из облака струится
В бурно-пенистой игре;
Добрый молодец крушится,
Плачет, сидя на горе.
VII
Туман клубится по долинам.
Страх в сердце матери седой
Закрался, будто пред бедой:
Не час прошел, как дочь с кувшином
Сошла в ущелье за водой.
Густеет сумрак, ночь находит,
Окутал горы дым глухой;
И лютый зверь в теснинах бродит
И бродит человек лихой.
Взошед на крайнюю скалу
И руку приложив к челу,
Она оглядывает мглу.
И вниз кричит: «Ануш! Не гоже
Теперь гулять! Домой пора!
Какого ищешь ты добра
В горах, бесстыдница?.. Что, Боже,
С ней сталось?..» Хлопает рукой
Мать по коленям. «Приключится
Гляди, напасть!.. Ах, озорница!..»
А мгла плывет, плывет рекой.
Густеет сумрак, ночь находит,
Окутал горы дым глухой;
И лютый зверь в теснинах бродит,
И бродит человек лихой…
VIII
«Пусти! Зовут меня…» — «Молю,
Ануш, помедли!» — «Ты погубишь
Ануш! Узнает мать… Не любишь
Ты так меня, как я люблю!
Давно тебе Ануш постыла…
Я плачу, мучусь я тайком, —
Ты распеваешь соловьем.
С которых пор я тут застыла!
Все жду, гляжу, покуда свет
Не потускнел, — тебя все нет!..
Сказывают: ива
Девушкой была;
Долго, терпеливо
Милого ждала.
Не приходит милый. —
Ивою унылой
В бережок вросла.
Вся дрожит пугливо,
Сиротливо ива;
Лист плакучий клонит,
Счастие хоронит.
Зеленью омытой
С тихой речкой ива
Шепчется стыдливо
О любви забытой…»
«Неблагодарная, ко мне ль
Твои укоры?
Встречая песнею зарю,
С кем речь веду я?
Когда в ночи моя свирель
Разбудит горы,
Кому я цвет мечты дарю?
Кого зову я?
В разлуке томной ты — мой хмель!
Твои мне взоры
Горят! Я сердцем говорю
С твоим, тоскуя…»
Умолкнул юноша-пастух,
Упал, сраженный, побледнелый,
На перси девы онемелой,
И на груди ее потух…
IX
Взывает мать. Девичий голос —
«Иду, иду!» — из мглы звенит…
Ануш!.. Спадает дико волос
На томный жар твоих ланит!
С пустым кувшином, плат наплечный
Забыв у влаги быстротечной,
Дрожа, как лань в сетях ловца,
Вернулась ты от студенца!..
«Я, глупая, перепугалась!
Чужие там. В озноб и жар
Всю кинуло меня. Купалась,
Знать, по реке толпа татар…»
Ворчунья-мать, коря пугливость,
И мешкотность, и нерадивость
Шальной Ануш, с туманных круч
Сама спускается на ключ.
Песнь вторая
I
День Вознесенья! Праздник мая!
Цветет земли живой ковер.
Побеги свежих роз ломая,
Толпой, на главы ближних гор
Спешите, юные армянки,
Дней вешних славить благодать,
Играть веселые веснянки,
О доле девичьей гадать.
«Амбарцум, яйла!
В черные горы
Весна привела
Девичьи хоры.
Амбарцум, яйла!
Черные горы
В пестрые уборы
Весна убрала.
Амбарцум, яйла!
Кому я мила?
Солнышко ярче,
Любится жарче, —
Пастух молодой,
Ты ль суженый мой?
Амбарцум, яйла!
В цветах крутояры!
Весна привела
Тайные чары:
Этой — свадьба, той — кручина,
Разлюбил зазнобу яр»…
Так деве каждой разный дар
Сулит загадочно судьбина.
II
Вновь жребий над главой вращает,
Свежа, как роза, «Мать цветов»;
И Джан-гюлюм звенит, и зов
Гора отзывом возвращает.
Вещунья-дева возвещает:
«Яр тебя любит,
Красавица гор;
Яра погубит
Выстрел в упор».
Ануш затрепетала. Девы
Смутились: «Ложь! Не верь, сестра!
Гаданье — праздная игра.
Пой с нами резвые припевы!
Рассеем облак черных дум!
Дружней подхватим Джан-гюлюм!..» —
Ануш в раздумье: «Неужели
Я проклята от колыбели, —
Когда пришел в наш дом дервиш,
Спел песню и просил бакшиш,
А мать ему: „Ребенок плачет, —
Не до тебя! Вон со двора!“ —
А он: „Так пусть всю жизнь проплачет!“
И так ушел…» — «Не верь, сестра,
Ты предвещанию пустому.
Мы загадаем по-иному:
Девушка-счастливица!
Не затмит слеза
Твои ланьи, горные,
Черные глаза!
Девушка весенних чар,
Цвесть тебе весной!
Как гора, красавец-яр —
За твоей спиной.
Амбарцум, яйла!
В цветах крутояры!
Сладкие чары
Весна привела!
Яйла, джан, — яйла!»
Песнь третья
I
В селенье, зимнею порой,
Играли свадьбу. Пир горой,
Шум, пляс… Пришли с яйлы высокой
В дол пастухи… Но молкнет смех:
Теснясь, для лучшей из потех
На плоской кровле круг широкий
Расчистили. Зовет зурна.
Сплотились — на стену стена;
Сильнейших в стане выкликают.
Те упираются; вперед
Свои своих борцов толкают:
«Сходись, ребята! Чья возьмет?..»
И с ленью выступил притворной —
Саро́; Моси́ стоит пред ним,
Брат милой, парню побратим.
А там, за тканию узорной,
Сердца ревнивых дев стучат.
Мужчины: «не робей!» — кричат…
Полы за пояс подсучили,
Враз оземь хлопнули рукой
И друг на друга наскочили
Два храбрых с резвостью лихой.
Но повелось в горах издавна,
И сын то слышал от отца, —
Что удальцу свалить бесславно
В игре пред миром удальца.
И силачи-единоборцы,
Сплетясь, как опытные горцы,
То вместе наземь припадут,
То вместе на ноги встают, —
Знать, впрямь равны друг другу силой.
Напрасны крики: «Понатужь,
Товарищ, плечи! Аль не дюж?..»
Но вдруг Ануш, невесты милой,
Как изваяние застылой,
Саро́ потухший встретил взор
И в нем прочел печаль, укор…
Захолонуло грудь; туманом
В его глазах затмился свет;
Забыл он дедовский завет!
И пред ревущим дико станом,
Накрыв соперника врасплох
(Не верил тот в лихой подвох,
Боролся нехотя, небодро),
Он снизу охватил под бедра
Моси́, и с ног его свалил,
И грудь коленом придавил.
Толпа и плещет, и ликует,
Его удачу торжествует,
Ведет с почетом к жениху,
Сажает рядом на тахту.
Меж тем, за тканию узорной,
Взор девичий, как страж дозорный,
Горящий, любопытный взор
Победу судит и позор.
II
Ануш! Ануш! Твой брат старшой
Встает с растерзанной душой,
Кричит: «Пусть вновь борьба зачнется!»
Иль — солнцем дней своих клянется
Отмстить укравшему хитро
Победу подлую Саро́…
Его слова, в веселье диком,
Толпа встречает бранью, гиком:
«Что в драку лезешь? Цел ли лоб?
Ведь покатился ты, как сноп!
Не вдосталь, знать, бока намяты?
Стряхнем-ка пыль с него, ребята!»
III
Из дома свадебного он,
Боль затаив обиды кровной,
Выходит поступью неровной,
Презреньем общим угнетен.
— «Навек, Моси́, ты опозорен.
Не знал ты равного в борьбе,
И не бывал от пыли черен
Кафтан нарядный на тебе.
А нынче ты горою рухнул
И тяжко под коленом ухнул,
Когда тебя противник смял, —
И кто тебя не осмеял?
Каким ты жалким, пристыженным
Предстанешь девушкам и женам!
Что ждет тебя… Из двух одно:
Лечь в гроб — иль взять веретено».
IV
«Помилуй, сжалься, милый брат!
Его любви не жажду боле…
В ножны смертельный спрячь булат!
Дрожу я, как былинка в поле»…
В слезах, в отчаянье, без сил,
У ног Моси́ Ануш лежала;
Ей светлым лезвием кинжала
Моси́ неистовый грозил.
«Клянись не знать его объятий!
Главою братнею моей
Клянись! Иль меж твоих грудей
Утонет нож до рукояти!»
«Я прах у ног твоих, Моси́!
С рабыни клятвы не проси;
Я обещала, — так и помни,
Любить Саро́ не суждено мне,
Нам в жизни разные стези».
«Ты лжешь, и разлюбить не можешь.
В ночи мы слышали не раз,
Как речью сонной ты тревожишь
Или рыданьем тихий час:
Саро́ зовешь ты в неге томной,
Саро́ — лепечешь в грезе дрёмной…»
«О, не спеши меня убить!
Следы твои в пыли целую!
По нем я больше не тоскую,
Я не хочу его любить;
Во сне о нем шептать забуду,
Тебе сестрою верной буду…»
V
Так повершилась свадьба сварой.
Давно ль два славных удальца
Братались? Ненавистью ярой
Пылают ныне их сердца.
Доколь в земле не похоронен
Моси́ (он духом непреклонен),
Не быть сестре его родной
Борца коварного женой.
Быть может, в эту ночь, в бессонных
Терзаньях, мыслит он: «Добро,
Невеста пылкая Саро́!
Я из груди окровавленной
Твой пламень вырву наконец!..»
Быть может, в эту ночь овец
Сосед соседских режет, грабит:
Какое мщенье гнев ослабит
Ожесточенного врага?..
Лишь звуки на селе притихнут,
Быть может, вдруг до неба вспыхнут
Того ли, этого ль стога?
Песнь четвертая
I
Встают лениво, как верблюды
От водопоя, облака;
Ползут за каменные груды,
На Чатындаг-горы бока.
Из-за зубчатого отрога
По злату утренних небес
Пробился луч… В селе тревога.
Ружье держа наперевес,
Бегут мужчины, — будто в лес
Участники звериной ловли;
А жены ринулись на кровли.
II
Пришел старик, парням кивнул
И пальцем указал в долину;
Из трубки раз-другой пыхнул
И речь повел: «Наполовину
Уж ночь прошла, — все не засну:
Ворочаюсь, кряхчу, кляну
Лихую старость. Вдруг овчарка
Моя взбесилась. Кличу: „гей!..“
Молчат. „Ну“, думаю, „ей-ей,
Дождались на селе подарка“.
Собака кинулась. А тьма —
Ни зги не разберешь. „Эхма!“
Сказал себе: „подмок твой порох!
Уснешь, бывало, в тот же час,
Что скот, — а слышишь каждый шорох“…
То, бишь, — и не сомкнул я глаз,
Как из села мелькнули двое,
Как тень, — в ущелие ночное, —
Овчарки мимо… Вот мой сказ»…
Вот отчего село в тревоге!
Ануш хватились: девы нет!..
Находят вскоре, близ дороги
Внизу, — двоих недавний след.
III
Луна сменилася. Ватага
Все, до последнего оврага,
Обрыскала трущобы гор:
Исчез с добычей девий вор.
Ни с чем идут ловцы к поселку,
Нагорье обыскав окрест,
И хвалят вора втихомолку:
Горазд он умыкать невест.
Один, повинен клятве мести,
Выслеживать остался дичь
Моси́, дабы чету настичь
И зарубить двоих на месте.
IV
«Раскинь-ка, Вардишах, ячмень,
Да погадай, что новый день
Сулит… Мои ослепни очи:
Мне сон привел скиталец ночи,
Недобрый гость, — и не добро
Пророчит он!.. Дол вижу тесный,
И будто темен свод небесный;
Там овцы бедного Саро́
Стоят — и воплем не овечьим,
А будто гласом человечьим
Поют… Ну, кинь же горсть зерна, —
Будь сын тебе во утешенье!
К чему сей сон? Судьба темна.
Отверзи дверь нам разуменья,
Творец! Мы — прах у ног Твоих…
Еще тот звук в ушах моих:
Песнь человечья бессловесных
Овец в тюрьме из скал отвесных…
И будто овцы голосят,
А мать Саро́, развивши плат,
Пред ними пляшет… Стадо плачет,
А та кружит… Что сон мой значит?»
«К беде, знать, сон твой, Манишак!
Глянь, — и ячмень-то выпал как!
Он черную чертит дорогу.
На ней — Саро́… Молися Богу,
Да обратит Он зло в добро.
Храни, Господь, и мать Саро́!»
V
Ловец прилежный позади,
Рок неизбежный впереди;
Друг — ворог; мир — застенок темный…
В горах, как загнанный олень,
Скрывается Саро́ бездомный.
Дол стынет, понависла тень,
Последний луч хребты румянит:
Он с горя баяти́ затянет
И так хоронит скорбный день:
«Гей, вы, крутые горы!
Крик мой: кручина, горе!
Любо ль вам, сестры-горы,
Вторить за мною: горе?..
Горе! — в ночном просторе
Ваши твердят затворы…
Вместе горюем, горы!
С вами, беглец усталый,
Перекликаюсь, скалы!
Гробы глубин раскройте,
Странника упокойте!
Путь мой залег в чащобе:
Спать бы мне в глыбном гробе!
Спать?.. А любовь услышит
Весть, что Саро́ не дышит, —
Как улегчить ей муку?
Сны мои кто нарушит?
Слезы ей кто осушит?
Что возместит разлуку?..»
Песнь пятая
I
Рыдает, бросясь наземь ниц,
Ануш, покрытая позором.
Взирает жалостливым взором
Сход жен соседских и девиц
На пленницу, храня молчанье.
Моси́ — Бог миловал! — в скитанье.
Но пеной бешеной плюет
На дочь отец и дочь клянет:
«Прочь с глаз моих! Вон! Сгинь, срамница,
Изменница! Будь проклята
Твоя венчальная фата!
Покройся черным, как вдовица.
Или, наложница врага,
В глубь, в землю черную, всем станом
Врости! Ушла к врагу обманом,
Так жизнь тебе не дорога»…
Соседи добрые подходят,
Отца от дочери отводят.
Смятеньем, старый, привлечен,
Стоит священник за порогом
И голос возвышает он:
«Уйдите все! Идите с Богом!
Ануш останется одна, —
Всю правду скажет мне она…
Скажи, Ануш: ушла ты, чаю,
По вольной воле, по любви?
Да? Так Господь благослови
Ваш брак! Я милых повенчаю…»
Шум издалече. Вопли. Клики.
— Убил? — Моси́? — Кого? — Где, где? —
Воды скорей… Творец великий.
Ануш, Ануш!.. — Беда к беде!
II
Не туча рухнувшим потопом
Груз ливней шумных пролила:
То юность ринулась всем скопом
На понизовья из села.
Летят стремглав, как вихрь крылатый,
И видят: свой ужасный зев
Дол крови скалит, дол проклятый,
Где, в тесноте рассвирепев,
Беснуется Дэбэт косматый.
Меж тем степенный сельский люд,
Столпясь на выступе отвесном,
Стоит в смущеньи бессловесном:
Все вниз глядят и молча ждут.
А в глубине Дэбэт грохочет,
Как гром глухой, и рока суд —
Итог бесстрастный смертных смут —
Злорадным хохотом пророчит.
III
Шатаясь, с искаженным ликом, —
Тень прежнего Моси́, — предстал
Убийца. Взор его блуждал,
И ужас тлел во взоре диком.
Не замечал он никого,
Добрел до крова своего,
Ружье повесил на стропило,
Как мертвую змею. Не смел
Никто дохнуть; народ немел.
Вдруг из долины возопила
Мать пастуха. «Харай!» — зовет,
И волосы седые рвет.
IV
Ее сельчанки провожают
Под оный роковой уступ,
И воплем воздух раздражают,
И черным хором окружают
Еще не охладелый труп.
Меж тем, как юноши в печальном
Безмолвье на камнях сидят,
Оне с обрядом поминальным
Достойный горца плач творят.
Поют: почто не излюбила
Ануш другого жениха,
Почто любимого сгубила;
Как стаду быть без пастуха;
Как на яйле и как на ловле
Заклекчут юные орлы:
«Где сверстник наш?» — как псы на кровле
Завоют, прибежав с яйлы;
Как мать Саро́ осиротеет:
Ей не видать веселья гор;
В одежде черной одряхлеет,
Блюдя домашний свой затвор…
И каждое из причитаний
Ей, бедной, надрывает грудь.
Мать, не буди воспоминаний!
Былое счастие забудь!
«Почто, мой сын, не приотворишь
На миг отяжелелых вежд?
Мой недруг, вор моих надежд,
Почто со мной о гробе споришь?..»
Но мертвый глаз не размыкал;
В устах увянувших сверкал
Зубов белеющий скал.
Вотще — рыданья, в грудь биенья,
Проклятья, жалобы, моленья…
Стемнело. Женский вой слабел.
И песнь, и пени замолчали.
Один Дэбэт свои печали
Без устали в ущелье пел,
И громче плач из бездн гремел.
V
Без отпеванья, у реки
Зарыли тело кунаки,
Тайком слезу над ним пролили.
Кадила горных луговин —
Полынь, лилея, чобр и тмин —
Молебный ладан воскурили.
А «Со святыми упокой»
Не клиром стройным было спето,
Но голосистою рекой,
Раскатным рокотом Дэбэта.
Под громозвучный шаракан,
Рыдающий стихийной силой,
Друзья насыпали курган
Над безымянною могилой,
Где спит беглянки пылкий друг,
Сын вольных гор, пастух, ашуг.
Песнь шестая
I
Вернулись птицы. В небе нега.
Одела зелень холм и дол.
Ануш цветы речного брега
Сбирает, бормоча, в подол —
И плач перемежает смехом.
Поет, — ей горы вторят эхом…
«Что, как потерянная бродишь
В лугах, красотка, день-деньской?
Кого ты ищешь, не находишь?
По ком ты слезы льешь рекой?
Коль ищешь, дева, майской розы, —
Не за горами праздник роз.
Коль мертвому даришь ты слезы,
Не расточай напрасных слез!
Землею взят жених любезный, —
Его тебе не воскресить.
К чему кручиной бесполезной
Огонь младых очей гасить?
Вод родниковых дар обильный
Пролей на холм его могильный
С молитвой чистой и умильной
И, принеся святую дань,
Душою бодрою воспрянь.
Покорствуй общему уставу:
По долгу жизни и по праву,
Иди, живи, супругой стань…»
«Спасибо, брат, идущий мимо!
Да правит Бог твои стопы
И да завидишь лик любимой
У цели странничьей тропы!
Дели, дели с подругой нежной
Услады жизни безмятежной!
Мне дал Всевышний — слезы лить;
Мне жажды слез не утолить…»
II
И бродит вновь, поет и плачет…
Бессвязны песни: ничего
Не изъясняет и не значит,
Окроме горя самого,
Их темный склад, их бред унылый.
Все ропщет: где ж он, где же милый?
Как вдруг свет Божий опустел,
И глухи стали песни, речи,
И горный луг осиротел?
Ка́к вдруг ушел он — так далече?..
«Куда ты скрылся, —
И след простыл?
Мой день затмился,
Мне свет постыл…
Все я выплакала очи.
Ты дождись-ка темной ночи, —
И за дело!
За перевал
Стада пригнал, —
Беги же смело!..
На пригорке, на зеленом,
Кто под буркой, кто уснул?
Руку кто движеньем сонным
Из-под бурки протянул?
Ах, да это — мой желанный.
Видно, вешний луг, в дыму
Пелены благоуханной,
На него навел дрему…
Вставай, сонливец!
Не ранний час!
С утра, ленивец,
Ты стад не пас.
До полудня спишь, спокоен:
Скот не загнан, скот не доен…
Уж стемнело…
За твой возврат
Отдам стократ
На муки тело!..
Чу, не бубны ль в буре плачут?
Не зурна ли верещит?..
Брачный поезд! Гости скачут.
Кони пляшут. Снег валит.
Чур, рассыпься, — свято место! —
Наважденье!.. Ха-ха-ха!
Вот так свадьба!.. Где ж невеста? —
И не видно жениха!..
Несут… Пустите!
За ним иду!..
Вот тут кладите,
В моем саду!
Расплету над мертвым косы!
Вы тешите, гроботесы,
Гроб просторный, —
Один двоим!
Спать сладко с ним
В могиле черной!..
Лгут мне люди, милый, милый! —
Будто взор твой помутнел,
В пятнах крови лик застылый
Исказился, почернел?
Ты все тот же, смугл и строен,
Что с собой невесте нес,
Юный пастырь, свеж и зноен,
Запах луга, влагу рос!..
Куда ж ты сгинул? —
Как, лиходей,
Меня покинул
С тоской моей?
Слезы день и ночь точу я,
Дольше плакать не хочу я, —
Отплачу я!
Вернись, молю, —
Иль отомщу я…
Терплю, терплю —
Иль прогневлюсь,
И не прощу я…
И, как люблю,
Так разлюблю;
И, как томлюсь,
Так истомлю —
Без поцелуя!..»
III
Там, где мутный вал Дэбэта,
Роясь, воет под скалой,
Есть могила, мхом одета;
Спит в ней горец удалой.
Как потерянная, бродит
У могилы той жена;
Долгий день в слезах проводит,
Ночь унылую без сна.
Но ни жалобам, ни зовам
Из глубин ответа нет;
Из теснин звучит ответ
Утешением суровым…
«Не поддамся я оковам,
Вырвусь вон, на вольный свет!»
Узник яростный, Дэбэт,
Ей гласит немолчным ревом:
«Ты доверься мне, Ануш!
Я обета не нарушу:
Уведу твою я душу
В тихий рай бесплотных душ, —
В рай, где милый твой, Ануш!..»
«Ануш, Ануш!» — склонясь с обрыва,
Взывает мать: «домой пора!..»
Дол нем. Безмолвствует гора…
Один Дэбэт, без перерыва,
Длит вечный вой: «Вуш, вуш!.. Увы…» —
Вздымая пенные главы…
Эпилог
В ночь Вознесенья есть мгновенье
Неизреченной тишины:
Безмолвно дольнее творенье,
Врата небес отворены,
И дышит благостью Господней
Вселенная до преисподней.
Душ разлученные четы,
Любившие без утоленья,
В тот миг блаженной полноты,
Покинув звездные селенья,
Целуют, духа дух, в уста, —
И замыкаются Врата.
|